Хочется закрыть глаза, и там, в глубине, за закрытыми глазами, еще раз закрыть глаза. И вот тогда наступит свобода.
А могло быть и так:

- Я не знаю, зачем ты сюда приехала. Я не вижу смысла в твоих действиях. Нас с тобой ничего не связывает. Уходи.

Или, еще хуже:

- Я не лесбиянка! Я встречаюсь с Адом и люблю его. А ты ведешь себя как идиотка, постоянно пристаешь ко мне, позоришь. Когда тебе было восемь, это можно было понять. Но сейчас тебе шестнадцать. Уходи!

Или:

- Что ты тут делаешь?..

Или:

- Ой, привет, а что ты тут делаешь? Отдыхаешь, да? С родителями, наверное? Ну ладно, у меня дела, извини, что не приглашаю в дом, приятно было тебя увидеть.

А могло быть и вовсе иначе. Ее просто могли убить те два отморозка у аэропорта. Изнасиловать, убить, и бросить в сточную канаву на каком-нибудь заводе. И все, гуд бай, Амстердам, гуд бай, тру лав!

Сейчас Даша думала именно об этом. И, как ей казалось, первые четыре варианта были стократ ужаснее последнего. Да и вообще, как все странно и страшно стало. Что теперь делать? Все стало чужим. Готические картинки одна за одной сменялись в ее воображении. Как хотелось перемотать пленку на восемь лет назад и прожить их совсем по-другому. Как хотелось стать кем-нибудь другим. Или вообще не быть. Или напиться в доску, и забыть обо всем.

Даша сидела на лавке на бульваре и выпускала густой дым в бархатно-черное небо. Огонек от сигареты прыгал во тьме, как шальная звездочка, ненароком упавшая с небосвода. Даша начертила в воздухе какой-то вензель, и на долю секунды в черноте повисла рыжая буква «R». Потом она медленно растворилась в воздухе. Девушка на какое-то мгновение остановила взгляд на том месте, где была буква, а потом со всей силы впечатала горящий окурок себе в ладонь. Ее перекосило от боли, из глаз брызнули слезы. Даша встала и, вздрагивая, побрела куда-то вперед. Скоро она растворилась во влажной темноте бульвара…