Хочется закрыть глаза, и там, в глубине, за закрытыми глазами, еще раз закрыть глаза. И вот тогда наступит свобода.
Дорогая Рейна!
Вот, снова я собралась с силами, села писать письмо. Не знаю, что буду писать. Наверное, стоит сказать, что учебы идет своим чередом, а половая/социальная/личная жизнь отсутствует. Но в письмах тебе нет места этой чепухе, правда? Разлука, говорят, помогает понять, настоящее ли чувство. Ведь правда, я каждый раз убеждаюсь, что настоящее. Хочется выйти на улицу, толкнуть тяжелую железную дверь подъезда, вывалиться в весенний сумрак, пробежать по двору несколько метров, остановиться, упасть на колени, так, чтобы ободрать их, и закричать, так, чтобы посыпались с неба звезды. И смотреть потом, как они сыпятся, как втыкаются острыми краями в асфальт и медленно угасают, растворяются в чужом им воздухе. Как в асфальте остаются оплавленные дыры.
Почему ты такая… совершенная? Почему в тебе нет ничего, за что можно было бы осудить или хотя бы укорить? И почему ты совсем, совсем с этим не согласна?
Когда-нибудь, а может быть и никогда, я сяду у твоей кровати на колени, и буду смотреть на твои закрытые глаза, чуть подрагивающие под веками, на твои длинные волосы, сбившиеся на затылке о подушку, на твои маленькие ручки, подложенные под щеку, как у ребенка. Не открывай глаз, не просыпайся, любимая. Не надо. Я буду просто смотреть. Смотреть и с каждой секундой на сто тысяч лет продлевать свою жизнь.
Вот, снова я собралась с силами, села писать письмо. Не знаю, что буду писать. Наверное, стоит сказать, что учебы идет своим чередом, а половая/социальная/личная жизнь отсутствует. Но в письмах тебе нет места этой чепухе, правда? Разлука, говорят, помогает понять, настоящее ли чувство. Ведь правда, я каждый раз убеждаюсь, что настоящее. Хочется выйти на улицу, толкнуть тяжелую железную дверь подъезда, вывалиться в весенний сумрак, пробежать по двору несколько метров, остановиться, упасть на колени, так, чтобы ободрать их, и закричать, так, чтобы посыпались с неба звезды. И смотреть потом, как они сыпятся, как втыкаются острыми краями в асфальт и медленно угасают, растворяются в чужом им воздухе. Как в асфальте остаются оплавленные дыры.
Почему ты такая… совершенная? Почему в тебе нет ничего, за что можно было бы осудить или хотя бы укорить? И почему ты совсем, совсем с этим не согласна?
Когда-нибудь, а может быть и никогда, я сяду у твоей кровати на колени, и буду смотреть на твои закрытые глаза, чуть подрагивающие под веками, на твои длинные волосы, сбившиеся на затылке о подушку, на твои маленькие ручки, подложенные под щеку, как у ребенка. Не открывай глаз, не просыпайся, любимая. Не надо. Я буду просто смотреть. Смотреть и с каждой секундой на сто тысяч лет продлевать свою жизнь.